Она сказала, что я лгу, Что я всегда гоню пургу, И доказать ей не смогу. Kenn Nesbitt. Там жителей всех убивали Безжалостно, жутко, хитро. А мой простодушный отец Вовсе не мог торговаться И отдал за хвост жирной кеты целых два пузыря. Бровей силок Сплела девчо Ведь этому насквозь дрянному имяреку Не требуется Врач, но грозный Судия. Но врач все смеялся: "Хо-хо" да "ха-ха", Мне вырвать осталось двенадцать пока. Амарсане Улзытуеву Поэт огромен, толстокож, Тяжеловесен и могуч…. С прутиком в клюве обычный сизарь Важно вышагивал по тротуару Сквозь промороженный тихий январь - Видно привык уже к аксессуару Голубя мира. Зелен, жёлт, синь и красен - Бог, спустившийся в топи, Как апрель был потрясен, И катарсис глубокий. И он туфлю в клею сунет в руку твою Жаль, что при этом рот его смердел.
Территория слова: Сборник статей. [под ред. Л.Н. Дьяковой]. –. Воронеж: Факультет журналистики ВГУ, – с. Главный герой книги – РУССКИЙ ЯЗЫК. УДК ББК Рус. Р Рецензенты: Е.М. Маркова – д.филол.н., профессор. Московского госуд. областного университета;.
Вдруг - дождь. Мозг превратился в подобие кинескопа, Стало лицо его плоским, как телеэкран. А большего счастья мне в жизни и в смерти не надо. И сменяет у птички свирель на фруктовую карамель Питались лимонами, как на убой.
Мои миндалины, как скалы, Я двадцать оспин насчитала. Нет, не удастся в рифмы мне облечь Никчемные и лживые слова, Не разменяю искренность души На жадные мыслишки подлеца. Каждый несёт свой маленький крест. То будет жираф с половиной С жабкой под шляпкой, Знатней задаваки во фраке, С букетиком роз, прикрепленном на нос, С распухшей скулой, укушенной старой пчелой И одной из туфлей, окунувшейся в клей, Со свирелью, залившейся трелью И с табуретом-беретом, Со змейкой - любительницей чизкейка, С сундучком и сидящим в нем хомячком, С фургончиком и толстым дракончиком, В кювете на велосипеде, И с китом, увязавшимся за хвостом. We shall walk through the still town In a windless peace; We shall step upon white down, Upon silver fleece, Upon softer than these. А ослы, и не мысля ничуть о разоре, Сено и сечку жевали с согласьем во взоре. Night Journey Now as the train bears west, Its rhythm rocks the earth, And from my Pullman berth I stare into the night While others take their rest. У концов тех - печальный стандарт. Печалью, как острым ножом, Пронзенное сердце все ныло О той, что оставив свой дом Нашла бы меня средь истом, Болезного оздоровила, Домой бы, домой возвратила. Волшебство Эдди видел лепрекона, Сандру тронул тролль, Лори с ведьмами плясала - Отдавила гоблину мозоль. Выживет черствый сосед. Жаль, конечно, что ошейник будет некуда надеть, И признаюсь , трудновато выводить без поводка, Хоть будешь звать, хоть гнать взашей Он не услышит - нет ушей, Зато на корм потратишь парочку грошей. Ещё и обушок куплю, жене - тростину; Гребенщик попадёт - ему деньжат подкину, Глядишь, он мне в дому украсит галерею. И время будет ли поесть? Гектор - коллекционектор Обожал от всей души Все эти вещи, больше, чем брильянты Или золотые кругляши.
Ужик Ужик ходит той узкой дорожкой, Ни единой не двигая ножкой. Лишь он, Как солнце, населяет небосклон. И несмотря на перец, На соль и на шалфей, На лук, чеснок и масло, Никто не стал ни кусочка Такого брата брать. Я слышала когда-то: Луна, как лунь, крылата; Плывёт во тьме лениво, Лежит в объятьях ивы; На запад глянешь, на восход: Луна повсюду гнёзда вьёт. Я смотрю, как фонарь Светом тьму решетит; И вагон-грохотарь Сквозь ущелья летит. To eat the knowledge that grew in clay And death the germ within it! Ночной миллионоустый Лондон был Пуст, словно небо с мириадами светил, Без голоса единственной. И ничего, что ты - блондин, А я - черней, чем ночь.
Double-tail dog Would you like to buy a dog with a tail at either end? Ну, а пёс Поспит ещё Из-за мороза Ты мороз-то любишь? Живёт в нашем доме Веселый щенок. И стану я для множества людей Их песнопевцем, выразителем идей. A primrose, a violet, A violent wild iris - but mostly anonymous performers, Yet an important occasion as the Muse and her toilet Prepared to inform the local farmers That beautiful, beautiful, beautiful God Was breathing His love by a cut-away bog. Играл на тромбоне он глупый мотив, Пол-тыщи шаров в небеса запустив. Winter sleep When against earth a wooden heel Clicks as loud as stone on steel, When stone turns flour instead of flakes, And frost bakes clay as fire bakes, When the hard-bitten fields at last Crack like iron flawed in the cast, When the world is wicked and cross and old, I long to be quit of the cruel cold.
Идя домой, смеялся над собою, Жаль было денег с этой глупою алчбою: Жил же без тех вещей и жил себе, короче, Идя по Кракову, прищуривайте очи. Пойдём в сауну -"Нет, спасибочки, только не ванна. Вацлав назван все-таки по-немецки: Wenzel. Я в сад пошёл, всё глухо, дико, И всё травою заросло. В своём пальтишке выцветшекургузом Он пел на зависть Ланцам и Карузам, И вёз оголодавшим карапузам Насыщенный кисель из ячменя. Я ползал в грязи, выбиваясь из сил, У Джерри две пуговки я откусил, И корни жевал у раскидистых роз. Крошки её оглядев Иронично, вороны Спешат на Пшеничное поле. Следы коров на ближнем водопое, Зелёный камень рядышком с канавой Или лицо преображенное, такое Чью красоту не тронул мир лукавый. Запеку а-ля картошка, И потом ещё немножко С романтической слезою помяну. Поэтому в польской версии развязки от бледного цыплёнка осталось перышко, которое дед съел на обед. Так целый день таращась, всю ночь глазея, Стал потихонечку бледным он и худым. Если он наткнется на змейку, Питавшую слабость к чизкейку Болотом ржавым распростёрся ли уже Беспечный изумрудный бережок? Предрассветной порой я грущу по Токаю И пристрастьям своим вкусовым потакаю. Избалованный брат в шляпе вырезал квадрат, Избалованный брат кошку обрядил в халат, Избалованный брат схлопотал под зад, За то, что мышами назвал он крысят.
Чумеет хмель. Да дего б я даложил запрет! Кто котов гоняет? Словно говоря: "Катись, мол, в ритме вальса - Ты сегодня точно нажевался. Всё, что случилось. Напрасно первый слог страшит народ; Ведь Краков ваши деньги не крадет.
Его озорная манера шутить, Сердца человечьи могла повредить. Бог весть Чем тонуть в бреду горячечном, дубина, На помин души заблудшей молви слово, Что изменит мою вечную судьбину". Мой простодушный отец был весьма удивлён: Как же?! Пока внук моряка Был с детства на плаву; Дочь ведьмы вполглазка Училась колдовству. Язык собой заполнил рот, И волос выпадает, вот. Каменный самолёт Я сделал самолёт из камня
Плетеньем сетей заполняет досуг. Облюбовала чердачок под старой крышей. Умоют руки. Velvet Shoes by Elinor Wylie Let us walk in the white snow In a soundless space; With footsteps quiet and slow, At a tranquil pace, Under veils of white lace. Иногда, слово fleet заменяется на sleet. Так начинался странный миттельшпиль С фигурами и пешками людскими. То будет жираф с половиной С жабкой под шляпкой, Знатней задаваки во фраке, С букетиком роз, прикрепленном на нос, С распухшей скулой, укушенной старой пчелой С одной из туфлей, окунувшейся в клей, Со свирелью, залившейся трелью И с табуретом-беретом, Со змейкой - любительницей чизкейка, С сундучком и сидящим в нем хомячком, С фургончиком и толстым дракончиком. Осень - такое время года, Когда меняется природа.
И зубы стал дергать один за одним. And he grew a plug that looked like a tail So we plugged in little Jim. Он любил телевизор смотреть и делал это Также почти как вы, и почти как я. Когда я делаю зевок, Мой опускается пупок. Но я тот ещё стряпун, Ведь люблю девиц помягче, А они всегда выходят, как чугун. А большего счастья мне в жизни и в смерти не надо.
Но этот стал вкусен Почти как замазка , Вкуснятина просто, и спорить тут глупо - Я мог бы съесть целое озеро супа. Часть ям картофельных была от инея бела - И было то прекраснее всего! Если он встретит фургончик, В который сел толстый дракончик Мог бы съездить на полдник к газели, Там его все глазами бы ели. И нашей милой Родины дымы Забудем приснопамятные мы. Я же выживу, затем что я бессмертна. Свет из щели небесного фронтона Шёл меж стогов. В больничной палате Схватила меня и встряхнула весьма, Попавшегося бандита, На нары садила сердито Сибирская злая зима. Если надеть ему шляпку и внутрь сунуть жабку Скоро всех вознаградит - Попробуете самый смак и шик вы - Пирог из золотистой тыквы. Butter knives that had no handles, Copper keys that fit no locks Rings that were too small for fingers, Dried-up leaves and patched-up socks. Что же мне делать, дружище, ответь.
Прихваченная изморозью жизни Пожухла легкомысленность души? And now instead of him watching TV We all sit around and watch him. Сноп на таку не дзякуе вязьму. Гектор - коллекционектор Собирал обрывки струн, Безголовых кукол, Рынды ржавые со шхун. Bent-up nails and ice-cream sticks, Twists of wires, worn-out tires, Paper bags and broken bricks. Тележку подогнав к двери И упряжь взяв внутри: Травой набитое седло и рваная шлея, И удила из катанки домашнего витья; Шоры из толстой кожи, Хомут и вожжи
Но этот стал вкусен Почти как замазка , Вкуснятина просто, и спорить тут глупо - Я мог бы съесть целое озеро супа. My brain is shrunk, I cannot hear, There is a hole inside my ear. Там "божьи одуванчики" лежат В своих подвалах, вроде медвежат, Пригревшихся в отеческой берлоге. Печаль лелея. And when we put our ears to the paling-post The music that came out was magical. Свет из щели небесного фронтона Шёл меж стогов. И точил бы с ним лясы и ходил в переплясы, Если б тигр ириски глотал вместо мяса. Ведь тамошний пиблиотекарь, К тому же, отличнейший пекарь. А лето шло пешочком По пашням и лесочкам. Уходим в небо нераскаянны Вселенской жутью. The Pekingese This Pekingese, that makes the sand-grains spin, Is digging little tunnels to Pekin: Dream him emerging in a porcelain cave Where wounded dragons stain a pearly wave. И стало мне Так грустно, грустно в тишине. Внук польского поэта Миколая Рея. Но есть известия, Что эти бестии Жрут, аппетитом дразня, - Запасы ирисок В утробах тех кисок Исчезли б в течение дня. Minor poet by Amelia Josefine Burr The firefly, flickering about In busy brightness, near and far Lets not his little lamp go out Because he cannot be a star.
В тот же час Они засмеялись: "Ха-ха! As I pulled on my trousers in a hurry I knew some strange thing had happened. Shel Silverstein. Сумрак падает на плечи Тонким кашемиром. Underneath their fine incisions Stirs the Culprit - Life! And his chin turned into a tuning dial, And antennae grew out of his hair. Помидорки не растут. Что-то есть шутовское В его взгляде пустом - Как в сегодняшней школе Архаический том. Здесь арсенал, где ждут весны Дары, достойные княжны, Где спят фантазии, и сны Шуршат листвой. Печалью, как острым ножом, Пронзенное сердце все ныло О той, что оставив свой дом Нашла бы меня средь истом, Болезного оздоровила, Домой бы, домой возвратила.
Она ловушек избежала. Её вращают, как пращу,. Пространств безудержные силы;. И я ей все грехи прощу,. Целуя шрамы рощиц милых. Elinor Wylie. Poor Earth. Михаил Прохоров на встрече со спортсменами в Улан-Удэ (фото с официальной страницы Михаила Прохорова на dynamo-vtb-arena.ru).
Сушь глохнет вдруг. Старый гиляк, если увидел пузырь, Должен его, не считаясь ни с чем, получить И от счастья я вновь ахинею несу, Перед сном отпивая токайский асу. А вытащить тебя из жизненной трясины Способны не слова, не боль, не витамины, А чуткие глаза в тебя влюблённой псины, Попавшейся случайно на пути. A new world doth his flames enjoy, New hearts rejoice: In other eyes is now his joy, In other choice.
Судя по всему, вначале стихотворение было короче и называлось Christmas Memories. Под тонкими разрезами Дрожит Виновник - Жизнь! Ночной миллионоустый Лондон был Пуст, словно небо с мириадами светил, Без голоса единственной. The Pekingese This Pekingese, that makes the sand-grains spin, Is digging little tunnels to Pekin: Dream him emerging in a porcelain cave Where wounded dragons stain a pearly wave. If a bumbley old bee stung him right on the knee Счастливец говорит слова, Но их мелодия мертва.
Лирика капсулы 300 мг Куршевель А мы прокричим бесстрашно, Затягиваясь папироской: "Свободу Райнеру Рильке! Вариант второй строфы родился после осознания того, что у Рильке св. Вот так и сошлись элефант с пеликаном. Сказка "Ах, как славно, жить в мире, без споров и разъяснений, Что нам шум неустанный, пустые словечки? Взаймы взяв Керрова осла, Чтоб в Дундалк отвезти масла, Мы накануне ярмарки свели его домой И к Муккеру погнали в час ночной. The children take delight in levelling the city, Violently tear down the walls, Screeching from the steps of a ruin Where a broken milk bottle rolls.
As I pulled on my trousers in a hurry I knew some strange thing had happened. Its eyes have the blank look Of a memoried fool, Or a Victorian book In a modern school. Но что с ними делать? Выгляни в оконце. Когда я шеей поверчу, Потом весь день едва шепчу. А мы спешим с тобой прижаться К подножью следующей горы Пока не увлекла прохладца, Не одолели комары. Мой Пегас так устал в этом времени хлёстком, Что костяк его нужно засыпать извёсткой - Негашеной известкой густой тишины. There are no happy endings. На канапе Кто храпит На канапе? Я так много работал, ты только поверь, И очень устал! Плетеньем сетей заполняет досуг. С восторгом дети разровняют город, Неистово круша любые стены, Их визгом остов лестницы распорот, Где катится бутылка поступенно. Хоть вспоминать о том неловко, Росла на дереве морковка.
Шла, танцуя, сотни лиг Через терн и ивы, И насвистывал ей Григ Чудные мотивы. Delicious delicious A bit like plaster , But so delicious, goodness sake-- I could have eaten a lentil-soup lake. Иль с праздными мыслями о чепухе Усну в челноке на волнах Хуанхэ. Trawo, trawo do kolan! A racing car. Шесть лет я знаком с Рождеством. И отдаст он велосипед Мужичку, что спешит на банкет Моллюсков ища, я использовал нос.
Моллюсков ища, я использовал нос. И станут продавщицы вдруг милосердолики, И глаз их сердолики алмазами сверкнут. Delicious delicious A bit like plaster , But so delicious, goodness sake-- I could have eaten a lentil-soup lake. Это, словно в первом танце, Звезды расцветают - Бог о людях пишет стансы. Проколотые шины, огарки от свечей, Витые проводочки и гнутые гвоздочки, Бумажные пакеты, обломки кирпичей, Осколки старых ваз, разбитый ватерпас, И пулемёт с разорванным стволом. Бродяжат всюду и везде Навстречу утренней звезде. Смерть подходит, только глянь, и всё готово. Если вы обратили внимание, слова из первых двух строчек погребальной песни neet, leet, fleet и звучат немного иначе в наши времена night, light, flet. Если надеть ему фрак, Он станет прелестнее всех задавак Мою любовь к тебе вместила бы цистерна, Пятнадцать фляг, дырявый бак, шестнадцать бочек, И, сверх того, на Рождество остался бы кусочек.
И он скажет той маленькой змейке, Чтобы спряталась в узкой лазейке Тот ручеёк, журчавший изнутри Оледеневшим омутом застыл? Я на завтрак откушаю целую пинту Бесподобного и золотого фурминту. Тигр в кино бы пошёл с антилопой. Я смотрю, как фонарь Светом тьму решетит; И вагон-грохотарь Сквозь ущелья летит. Если в грот ему сунуть жердь, Чтобы вылез он сам на твердь И в те, что выбрал сам, покои За недоступными дверями, Не проскользнёшь легко, украдкой - Что в жизни кажется крылами, Порой в анналах станет пяткой! Облюбовала чердачок под старой крышей. Тот смех расползался на мили вокруг, За горы и море без всяких потуг. Старомодный мой мерин, Что гулял по росе, Нынче хром он и скверен, Как читающий все Эти строки. Мы же в розетку включили его живьём. Вариант второй строфы родился после осознания того, что у Рильке св. Сквозь дымный смог увидеть смог Тот алый плащ мальчишки на ходу я. Европой правят внуки тех, Кто в сорок пятом проиграли.
Крошки её оглядев Иронично, вороны Спешат на Пшеничное поле. Вдоль трещин, где в асфальт вросли цветы, Неспешно зашагаем - я и ты - По стрелкам белым, что ведут из темноты Туда, где оборвался тротуар. A humble scene in a backward place Where no one important ever looked; The raving flowers looked up in the face Of the One and the Endless, the Mind that has baulked The profoundest of mortals. Colors My skin is kind of sort of brownish Pinkish yellowish white. И я готов вполне. Там стены мхом позаросли, Как жар сияло остекленье. Среди неправедных утех Бес-полой европейской швали Найдёшь правителя едва ли, Что озабочен благом всех, Лелеет принципы морали, Не вызывает горький смех Запеку а-ля картошка, И потом ещё немножко С романтической слезою помяну. То будет жираф с половиной С жабкой под шляпкой, Знатней задаваки во фраке, С букетиком роз, прикрепленном на нос, С распухшей скулой, укушенной старой пчелой И одной из туфлей, окунувшейся в клей, Со свирелью, залившейся трелью И с табуретом-беретом, Со змейкой - любительницей чизкейка, С сундучком и сидящим в нем хомячком, С фургончиком и толстым дракончиком, В кювете на велосипеде. Оне Готовятся к войне. Co twoje, to moje, na zawsze we dwoje I zaraz mi serce wyskoczy. Мы в туфлях бархатных с тобой: Куда б ни шли, Тишь будет ниспадать росой На белое безмолвие вдали. Orstralia — Orstralia We love you from the heart The kidney, the Liver and the giblets, And every other part. И у подножья нас тихо ждут Сотни Пилатов, Варрав, Иуд. О, трава по колено!
Как атланты стоят, прислонившись плечом, Как стальным кирпичом, к контрфорсу. Your race is ended— See, it is run: Nothing is mended Under the sun. Straight as an arrow You fall to a sleep Not too narrow And not too deep. Indian Vision and thunder. И остаются на обочине Дороги Млечной Иной войны чернорабочие - Бесчеловечной. Бегу играть! Старый гиляк, если увидел пузырь, Должен его, не считаясь ни с чем, получить
На маленьком базаре куплю кило дурники, И сразу подурнею на несколько минут. Please put down your pliers and let me go. А я нёс молитву, как белый пион, Марии Святой на покров. He watched till his eyes were frozen wide, And his bottom grew into his chair. За самый неоглядный окоём Мы все однажды тихо уплывём. Шла, танцуя, сотни лиг Через терн и ивы, И насвистывал ей Григ Чудные мотивы. Surgeons must be very careful When they take the knife! И нам. Я - Дракон Гриндли Грун. Чую собственной шеей Центробежный напор; Мышцы все тяжелее, Нервы - сну вперекор. Смерть подходит, только глянь, и всё готово. Печалью, как острым ножом, Пронзенное сердце все ныло О той, что оставив свой дом Нашла бы меня средь истом, Болезного оздоровила, Домой бы, домой возвратила. If he used a chair to comb his hair И скоро ль отдохну?]
Чем тонуть в бреду горячечном, дубина, На помин души заблудшей молви слово, Что изменит мою вечную судьбину". Со скулы же пчела улетит, как стрела A cowboy hat. But in spite of the pepper, The salt and the sage, The onions and garlic and oil, Nobody would touch A bite of that brat. Вот тут! Произнесённых мною верных слов Пока лишь горсть - по пальцам перечесть. Окна закрой и все поля утишь: Пусть молча трепещут деревья в сквере; Птица пусть не поёт, и это лишь Будет моей потерей.